Новые робинзоны :: Петрушевская Людмила
——————————————— Петрушевская Людмила
Новые робинзоны
Людмила Петрушевская
Новые робинзоны
(Хроника конца XX века)
Мои папа с мамой решили быть самыми хитрыми и в начале всех дел удалились со мной и с грузом набранных продуктов в деревню, глухую и заброшенную, куда-то за речку Мору. Наш дом мы купили за небольшие деньги, и он стоял себе и стоял, мы туда ездили раз в году на конец июня, то есть на сбор земляники для моего здоровья, а затем приезжали в августе, когда по заброшенным садам можно уже было набрать яблок, терновки-сливки и одичавшей мелкой черной смородины, а в лесах была малина и росли грибы. Дом был куплен как бы на развал, мы жили и пользовались им, ничего не поправляя, пока в один прекрасный день отец не договорился с шофером, и мы весной, как только просохло, отправились в деревню с грузом продуктов, как Робинзоны, со всяким садовым инвентарем, а также с ружьем и собакой борзой Красивой, которая, по всеобщему убеждению, могла брать осенью зайцев в поле.
И отец начал лихорадочные действия, он копал огород, захватив и соседний участок, для чего перекопал столбы и перенес изгородь несуществующих соседей. Вскопали огород, посадили картофеля три мешка, вскопали под яблонями, отец сходил и нарубил в лесу торфа. У нас появилась тачка на двух колесах, вообще отец активно шуровал по соседним заколоченным домам, заготавливал что под руку попадется: гвозди, старые доски, толь, жесть, ведра, скамейки, ручки дверные, оконные стекла, разное хорошее старье типа бадеек, прялок, ходиков и разное ненужное старье вроде каких-то чугунков, чугунных дверок от печей, заслонок, конфорок и тому подобное. Во всей деревне было три старухи, Анисья, совсем одичавшая Марфутка и рыжая Таня, у которой единственной было семейство и к которой на своем транспорте наезжали дети, что-то привозили, что-то увозили, привозили городские банки консервов, сыр, масло, пряники, увозили соленые огурцы, капусту, картошку. У Тани был богатый погреб, хороший крытый двор, у нее жил какой-то замученный внук Валерочка, вечно страдавший то ушами, то коростой. Сама же Таня была медсестрой по образованию, а образование она получила в лагере на Колыме, куда Таня была отправлена, за украденного из колхоза поросенка, в возрасте семнадцати лет. У Тани не зарастала народная тропа, у нее топилась печка, к ней приходила пастушиха Верка из соседней обитаемой деревни под названием Тарутино и кричала еще издалека, я наблюдала: «Таня, чаю попить! Таня, чаю попить!» Бабка Анисья, единственный человек в деревне (Марфутка не в счет, а Таня была не человек, а преступник), сказала нам, что Таня в свое время была здесь, в Море, завмедпунктом и чуть ли не главным человеком, у нее делались большие дела, полдома она сдавала под медпункт и тоже шли деньги. У Тани и Анисья поработала пять лет, за что и осталась вообще без пенсии, поскольку не доработала в колхозе до положенных двадцати пяти лет, а пять лет подметания в медпункте не считаются для выплаты пенсии как рабочему.
Людмила Петрушевская — Новые робинзоны
3
Ночью мы тронулись с первой партией вещей. Мальчик, которого назвали Найден, ехал на тачке на узлах. На удивление всем, он после клизмы опростался, затем пососал разведенного козьего молока и теперь ехал в овечьей шкуре, притороченный к тачке. Лена шла, держась за узлы.
К рассвету мы пришли в свой новый дом, отец тут же сделал второй заход, потом третий. Он, как кошка, таскал в зубах все новых котят, то есть все свои нажитые горбом приобретения, и маленькая избушка оказалась заваленной вещами. Днем, когда все мы, замученные, уснули, отец отправился на дежурство. Ночью он привез тачку вырытых еще молодых овощей, картофеля, моркови и свеклы, репки и маленьких луковок, мы раскладывали это в погребе. Тут же ночью он снова ушел и вернулся чуть ли не бегом с пустой тачкой. Прихромал понурый и сказал: все! Еще он принес баночку молока для мальчика. Оказалось, что наш дом занят какой-то хозкомандой, у огорода стоит часовой, у Анисьи свели козу в тот же наш бывший дом. Анисья с ночи караулила отца на его боевой тропе с этой баночкой вечорошнего молока. Отец хоть и горевал, но он и радовался, потому что ему опять удалось бежать, и бежать со всем семейством.
Теперь вся надежда была на маленький огород отца и на грибы. Лена сидела в избушке с мальчиком, в лес ее не брали, запирали, чтобы не срывала темпа работ. Как ни странно, вдвоем с мальчиком она сидела, не билась об дверь. Найден вовсю пил отвар из картофеля, а мы с матерью рыскали по лесам с кошелками и рюкзаками. Грибы мы уже не солили, а только сушили, соли почти не было. Отец рыл колодец, ручей был далековато.
На пятый день нашего переселения к нам пришла бабка Анисья. Она пришла пустая, без ничего, только с кошкой на плече. Глаза у Анисьи смотрели странно. Анисья посидела на крылечке, держа испуганную кошку в подоле, потом подхватилась и ушла в леса. Кошка забилась под крыльцо. Анисья вскоре принесла полный передник грибов, среди них лежал и мухомор. Анисья осталась сидеть у нас на крыльце и не пошла в дом. Мы ей вынесли нашего пустого супу в баночке из-под ее же молока. Вечером отец отвел Анисью в землянку, где у нас был третий запасной дом, Анисья отлежалась и начала бодро рыскать по лесам. Грибы я у нее отбирала, чтобы она не отравилась. Часть мы сушили, часть выбрасывали. Однажды днем, вернувшись из леса, мы нашли наших приемышей всех вместе на крыльце. Анисья качала Найдена и вообще вела себя как человек. Ее словно прорвало, она рассказывала Лене: «Все перешевыряли, все унесли… К Марфуте даже не сунулись, а у меня все взяли, козу свели на веревочке…»
Анисья еще долго была полезной, пасла наших коз, сидела с Найденом и Леной до самых морозов. А потом Анисья легла с детьми на печку и слезала только на двор. Зима замела снегом все пути к нам, у вас были грибы, ягоды сушеные и вареные, картофель с отцовского огорода, полный чердак сена, моченые яблоки с заброшенных в лесу усадеб, даже бочонок соленых огурцов и помидоров. На делянке, под снегом укрытый, рос озимый хлеб. Были козы. Были мальчик и девочка для продолжения человеческого рода, кошка, носившая нам шалых лесных мышей, была собака Красивая, которая не желала этих мышей жрать, но с которой отец надеялся вскоре охотиться на зайцев. С ружьем отец охотиться боялся, он боялся даже дрова рубить из-за опасений, что нас засекут по звуку. В глухие метели отец рубил дрова. У нас была бабушка, кладезь народной мудрости и знаний. Вокруг нас простирались холодные пространства.
Отец однажды включил приемник и долго шарил в эфире. Эфир молчал. То ли сели батареи, то ли мы действительно остались одни на свете. У отца блестели глаза: ему опять удалось бежать!
В случае, если мы не одни, к нам придут. Это ясно всем. Но, во-первых, у отца есть ружье, у нас есть лыжи и есть чуткая собака. Во-вторых, когда еще придут! Мы живем, ждем, и там, мы знаем, кто-то живет и ждет, пока мы взрастим наши зерна и вырастет хлеб, и картофель, и новые козлята, — вот тогда они и придут. И заберут все, в том числе и меня. Пока что их кормит наш огород, огород Анисьи и Танино хозяйство. Тани давно уже нет, я думаю, а Марфутка на месте. Когда мы будем как Марфутка, нас не тронут.
Но нам до этого еще жить да жить. И потом, мы ведь тоже не дремлем. Мы с отцом осваиваем новое убежище.
3
Главная проблема произведения «Новые Робинзоны (Хроника XX века)»
В рассказе Л. Петрушевской «Новые Робинзоны (Хроника XX века)» (1989), представляющем собой «руссоистскую» антиутопию, разрабатывается характерная для антиутопии последних десятилетий тема бегства человека (группы людей) от насилия, от цивилизации в природу. Рассказ построен в форме монолога восемнадцатилетней девушки, которая вместе с родителями скрывается в деревне от захлестнувшего общество хаоса и насилия, а затем отправляется дальше, в лес, ища там убежища и спасения. Герои Л. Петрушевской доведены до крайней степени нищеты и отчаяния, им грозит смерть со всех сторон.
Главная проблема произведения – проблема выживания, выживания в условиях тоталитарной системы и в условиях суровой природы. Семья сталкивается с голодом, холодом, а также с угрозой быть арестованными, ограбленными или убитыми. Л. Петрушевская детально описывает быт семьи. Жизнь людей сведена до необходимости продления существования.
Л. Петрушевская впервые в жанре антиутопии создала образы беженцев, которые стали характерной приметой сегодняшнего дня. Военизированные колонны преследуют беженцев в рассказе, всякий, кто попадается на глаза «хозкомандам», исчезает навсегда. Часовые расставлены по всей стране, у каждого огорода, охраняя их от «внутренних врагов». До убежавшей семьи доходят слухи о страшных расправах: «Все перешвыряли, все унесли, все взяли…». Люди в рассказе Л. Петрушевской осознают трагическую неизбежность и готовятся к приходу тех, кто их уничтожит, готовятся к смерти. Особенности хронотопа произведения определяет ожидание смерти. Каждый день и даже час или минута воспринимаются как последние. А места пребывания (яма, канава, лесная чаща и т.д.) имеют значение лишь с точки зрения возможности продления жизни.
Е. Шкловский в статье «Косая жизнь. Петрушевская против Петрушевской» отмечает, что писательница решила выступить в роли «терминатора» и завершить бытовую линию в отечественной литературе антиутопией:
Подзаголовок рассказа красноречив: писательница действительно создает хронику конца XX столетия, фиксируя наиболее значимые события времени. Черты хроники проявились в точности и лаконичности описаний, повышенной роли внешней линии сюжета, «беспристрастном» повествовании, где фиксируется прежде всего событие, факт. Однако признаки хроники распространяются и на психологический план произведения. В рассказе нет характеров. Отец, мать, девушка – биологические единицы, новые Робинзоны, которые создают свой мир вне цивилизации.
Название рассказа «Новые Робинзоны (Хроника XX века)» символично: в нем соединяются и великая трагедия и вместе с тем неистребимая вера человека в победу над силами зла, смерти и разрушения. Л. Петрушевская показала драму людей XX столетия, которые под давлением тоталитаризма вынуждены бежать и спасаться, превратиться в «новых Робинзонов» в поисках защиты у природы. Самим названием произведения автор как бы подсказывает человеку его последний шанс на спасение – начать, как Робинзон, все с нуля, прикоснуться к земле, построить дом, взрастить посаженные зерна, вырастить детей, начать новую жизнь и историю.
Таким образом, всеобщему разрушению и смерти Л. Петрушевская противопоставляет семейные и общечеловеческие ценности. А в последующем рассказе «Гигиена» (1990) писательница проверяет на состоятельность эти ценности. Произведение продолжает тему рассказа «Новые Робинзоны» (Хроника конца XX века)». В центре внимания автора снова оказывается семья как маленькая модель общества: отец Николай, мать Елена, бабушка, дедушка и маленькая девочка. То, чего так боялись герои предыдущего рассказа, уже наступило. Последний час пробил, смерть уже не только стояла на пороге их дома, но и вошла в их дом. По мнению отца, «что-то действительно начиналось, не могло не начаться, он чувствовал это уже давно и ждал».
Краткий пересказ
