РАБОТА
Жест. Быстрый взгляд. Движение души. На кончике ресницы — влага. Отточены карандаши, и приготовлена бумага.
Она бела, прохладна и гладка. Друзья примолкли сиротливо. А перспектива так сладка в зелёном поле объектива.
Определяю день и час, события изобретаю, как ворон, вытаращив глаз, над жертвою очередной витаю.
Нелепо скрючена рука, искажены черты и поза… Но перспектива как сладка! Какая вызревает проза!
Уж целый лист почти совсем готов, и вдруг как будто прозреваю: как нищ и беден мой улов, не те цветы ищу я и срываю.
И жар ловлю не от того огня, и лгу по мелочам природе… Что стоит помолиться за меня? Да нынче нам не до молитвы вроде.
И вновь: Я. Злость. И трепет у виска. И пот… Какой квартет отличный! А перспектива так близка, и сроки жизни безграничны.
1987
СОСТАВИТЕЛЬ РАЗДЕЛА — АЛЯ ЛЯПУНОВА (8 В, 2010 г.)
Лирика. Изд. газ. «Знамя». Калуга. 1956. 63 стр. 3000 экз.
Текст печатается по кн. Булат Окуджава. Стихотворения. М., «Советский писатель», 1984.
Текст печатается по кн. Булат Окуджава. Стихотворения. М., «Советский писатель», 1984.
Тексты стихотворений и песен, кроме специально оговорённых случаев, взяты из интернета.
Текст печатается по кн. Булат Окуджава. Стихотворения. М., «Советский писатель», 1984.
Текст печатается по кн. Булат Окуджава. Стихотворения. М., «Советский писатель», 1984.
Текст печатается по кн. Булат Окуджава. Стихотворения. М., «Советский писатель», 1984.
Текст печатается по кн. Булат Окуджава. Стихотворения. М., «Советский писатель», 1984.
Текст печатается по кн. Булат Окуджава. Стихотворения. М., «Советский писатель», 1984.
КАК НАУЧИТЬСЯ РИСОВАТЬ[7]
Если ты хочешь стать живописцем, ты рисовать не спеши. Разные кисти из шерсти барсучьей перед собой разложи, белую краску возьми, потому что это — начало, потом жёлтую краску возьми, потому что всё созревает, потом серую краску возьми, чтобы осень в небо плеснула свинец, чёрную краску возьми, потому что есть у начала конец, краски лиловой возьми пощедрее, смейся и плачь, а потом синюю краску возьми, чтобы вечер птицей слетел на ладонь, красную краску возьми, чтобы пламя затрепетало, потом краски зелёной возьми, чтобы веток в красный подбросить огонь. Перемешай эти краски, как страсти, в сердце своём, а потом перемешай эти краски и сердце с небом, с землёй, а потом… Главное — это сгорать и, сгорая, не сокрушаться о том. Может быть, кто и осудит сначала, но не забудет потом!
1964
«ПОЭТОВ ТРАВИЛИ, ЛОВИЛИ…»
Поэтов травили, ловили на слове, им сети плели; куражась, корнали им крылья, бывало, и к стенке вели.
Наверное, от сотворенья, от самой седой старины они как козлы отпущенья в скрижалях земных учтены.
В почёте, и всё ж на учёте, и признанны, но до поры… Вот вы рядом с ними живёте, а были вы с ними добры?
В трагическом их государстве случалось и празднествам быть, и всё же бунтарство с мытарством попробуй от них отделить.
Им разные тракты клубили, но всё ж в переделке любой глядели они голубыми за свой горизонт голубой.
И слова рождённого сладость была им превыше, чем злость. А празднества — это лишь слабость минутная. Так повелось.
Я вовсе их не прославляю. Я радуюсь, что они есть. О, как им смешны, представляю, посмертные тосты в их честь.
Я ПИШУ ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН[9]
В склянке тёмного стекла из-под импортного пива роза красная цвела гордо и неторопливо. Исторический роман сочинял я понемногу, пробиваясь, как в туман, от пролога к эпилогу.
Были дали голубы, было вымысла в избытке, и из собственной судьбы я выдергивал по нитке. В путь героев снаряжал, наводил о прошлом справки и поручиком в отставке сам себя воображал.
Вымысел — не есть обман. Замысел — ещё не точка. Дайте написать роман до последнего листочка. И пока ещё жива роза красная в бутылке, дайте выкрикнуть слова, что давно лежат в копилке:
каждый пишет, как он слышит. Каждый слышит, как он дышит. Как он дышит, так и пишет, не стараясь угодить… Так природа захотела, почему?
Не наше дело. Для чего?
Не нам судить.
1975
РАЗМЫШЛЕНИЯ ВОЗЛЕ ДОМА, ГДЕ ЖИЛ ТИЦИАН ТАБИДЗЕ
Берегите нас, поэтов. Берегите нас. Остаются век, полвека, год, неделя, час, три минуты, две минуты, вовсе ничего… Берегите нас. И чтобы все — за одного.
Берегите нас с грехами, с радостью и без. Где-то, юный и прекрасный, ходит наш Дантес. Он минувшие проклятья не успел забыть, но велит ему призванье пулю в ствол забить.
Где-то плачет наш Мартынов, поминает кровь. Он уже убил надежды, он не хочет вновь. Но судьба его такая, и свинец отлит, и двадцатое столетье так ему велит.
Берегите нас, поэтов, от дурацких рук, от поспешных приговоров, от слепых подруг. Берегите нас, покуда можно уберечь. Только так не берегите, чтоб костьми нам лечь.
Только так не берегите, как борзых — псари! Только так не берегите, как псарей — цари! Будут вам стихи и песни, и ещё не раз… Только вы нас берегите. Берегите нас.
1960-1961
Когда Опустеет Париж (2003)
Прощание с осенью
(Б.Окуджава) Осенний холодок. Пирог с грибами. Калитки шорох и простывший чай. И снова побелевшими губами Короткое, как вздох: "Прощай, прощай..." "Прощай, прощай..." Да я и так прощаю Все, что простить возможно, обещаю И то простить, чего нельзя простить. Великодушным мне нельзя не быть. Прощаю всех, что не были убиты Тогда, перед лицом грехов своих. "Прощай, прощай..." Прощаю все обиды, Обеды у обидчиков моих. "Прощай..." Прощаю, чтоб не вышло боком. Сосуд добра до дна не исчерпать. Я чувствую себя последним богом, Единственным умеющим прощать. "Прощай, прощай..." Старания упрямы Пусть мне лишь не простится одному, Но горести моей прекрасной мамы Прощаю я неведомо кому. Прощаю побелевшими губами, Покуда не повторится опять: Осенний горький чай, пирог с грибами И поздний час - прощаться и прощать.
Ах, что-то мне не верится
(Б.Окуджава) Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал. А может, это школьник меня нарисовал: Я ручками размахиваю, я ножками сучу, И победить рассчитываю, и уцелеть хочу. Ах, что-то мне не верится, что я, брат, убивал. А может, просто вечером в кино я побывал? И не хватал оружия, чужую жизнь круша, И руки мои чистые, и праведна душа. Ах, что-то мне не верится, что я не пал в бою. А может быть, подстреленный, давно живу в раю, И рощи там, и кущи там, и кудри по плечам... А эта жизнь прекрасная лишь снится по ночам.
Вселенский опыт говорит
(Б.Окуджава) Вселенский опыт говорит, Что погибают царства Не оттого, что тяжек быт Или страшны мытарства. А погибают оттого И тем больней, чем дольше, Что люди царства своего Не уважают больше.
У поэта соперников нету
(Б.Окуджава) У поэта соперников нету - Ни на улице и не в судьбе, И когда он кричит всему свету, Это он не о вас - о себе. Ручки тонкие к небу возносит, Жизни силы по капле губя. Догорает, прощения просит. Это он не за вас - за себя. Но когда достигает предела И душа отлетает во тьму - Поле пройдено, кончено дело. Вам решать - для чего и кому. То ли мёд, то ли сладкая чаша, То ли адский огонь, то ли храм... Всё, что было его, - нынче ваше. Всё - для вас. Посвящается вам.
Прогулки фраеров
(Б.Окуджава) По прихоти судьбы - разносчицы даров - В прекрасный день мне откровенья были. Я написал роман "Прогулки фрайеров", И фрайера меня благодарили. Они сидят в кружок, как пред огнем святым, Забытое людьми и богом племя, Каких-то тайных дум их овевает дым, И приговор нашептывает время. Они сидят в кружок под низким потолком. Освистаны их речи и манеры. Но вечные стихи затвержены тайком, И сундучок сколочен из фанеры. Наверно, есть резон в исписанных листах, В затверженных местах и в горстке пепла... О, как сидят они с улыбкой на устах, Прислушиваясь к выкрикам из пекла! Пока не замело следы на их крыльце И ложь не посмеялась над судьбою, Я написал роман о них, но в их лице О нас: ведь все, мой друг, о нас с тобою. Когда в прекрасный день Разносчица даров Вошла в мой тесный двор, пройдя дворами, Я мог бы написать, себя переборов, "Прогулки маляров", "Прогулки поваров"... Но по пути мне вышло с фрайерами.
Париж для того
(Б.Окуджава) Париж для того, чтоб ходить по нему, Глазеть на него, изумляться, Грозящему бездной концу своему Не верить, и жить не бояться. Он благоуханием так умащен, Таким он мне весь достается, Как будто я понят уже и прощен, И праздновать лишь остается. Париж для того, чтоб, забыв хоть на час Борения крови и классов, Войти мимоходом в кафе "Монпарнас", Где ждет меня Вика Некрасов.
В земные страсти вовлеченный
(Б.Окуджава) В земные страсти вовлеченный, Я знаю, что из тьмы на свет Сойдёт однажды ангел черный И крикнет, что спасенья нет. Но простодушный и несмелый, Прекрасный, как благая весть, Идущий следом ангел белый Прошепчет, что надежда есть.
Целостный анализ стиха Б.Окуджавы «Осень»
Имя Булата Окуджавы широко известно читателям и любителям поэзии. Его невозможно отделить не только от своеобразного социокультурного явления 1950-90-х годов — авторской песни, одним из основоположников которой он был, но и от главных путей развития отечественной лирической поэзии и — шире — литературы второй половины XX столетия. О его произведениях и творчестве опубликовано немало рецензий и критических статей, — быть может, особенно обильным в этом плане было «скорбное лето девяносто седьмого»
И все же феномен Окуджавы, секрет воздействия его поэтического слова, специфика художественного мира во многом остаются тайной и загадкой и все еще нуждаются в тщательном изучении, привлекают и будут привлекать пристальное внимание исследователей.Булат Шалвович Окуджава (1924-1997) родился в Москве. Детство его прошло на Арбате, в тех самых дворах и переулках, память о которых стала его поэтической памятью, несшей в себе не только светлые воспоминания, но и черты сложной, трагической эпохи
В 1937 году был арестован, обвинен в «троцкизме» и вскоре расстрелян его отец, мать была отправлена в лагеря. Мальчик остался с бабушкой.Когда началась Великая Отечественная война, он жил у родственников в Грузии. В 1942 г. ушел добровольцем на фронт, воевал — сначала минометчиком, потом радистом тяжелой артиллерии, был ранен, и все это сказалось на его дальнейшей творческой судьбе. Впервые стихи его были опубликованы в армейских газетах Закавказского военного округа в 1945 г. После войны окончил Тбилисский университет и несколько лет работал учителем русского языка и литературы в Калужской области и затем в самой Калуге. Там и вышел его первый поэтический сборник «Лирика» (1956), о котором он позже вспоминал: «Это была очень слабая книга, написанная человеком, страдающим калужской провинциальной самонадеянностью». Вскоре он переезжает в Москву, где в 1959 г. выходит его книга «Острова», стихи которой привлекают внимание читателей и свидетельствуют о рождении большого художника со своим неповторимым поэтическим миром.За годы творческой деятельности Окуджава ярко проявил себя как самобытный поэт и прозаик, автор ряда поэтических книг: «Веселый барабанщик» (1964), «По дороге к Тинатин» (1964), «Март великодушный» (1967), «Арбат, мой Арбат» (1976), «Стихотворения» (1984), «Посвящается вам» (1988), «Избранное» (1989), «Песни Булата Окуджавы» (1989), «Капли Датского короля» (1991), «Милости судьбы» (1993), «Зал ожидания» (1996), «Чаепитие на Арбате» (1996).Его перу принадлежат исторические романы «Глоток свободы» («Бедный Авросимов»), «Путешествие дилетантов», «Свидание с Бонапартом», автобиографическая повесть «Будь здоров, школяр» (1961) и рассказы (книга «Девушка моей мечты», 1988), киносценарии «Верность», «Женя, Женечка и «катюша», роман — «семейная хроника» — «Упраздненный театр» (1995). Отвечая на вопросы, связанные с его обращением к прозе, поэт говорил: «Видите ли, между поэзией и прозой своей я принципиальной разницы не делаю: для меня это явления одного порядка… Потому что и там, и там я выполняю главную задачу, которая стоит передо мной, рассказывая о себе средствами, которые в моем распоряжении… Лирический герой у меня одинаковый и в стихах, и в прозе».Творческая деятельность Окуджавы многообразна. Но наибольшую известность ему уже на раннем этапе принесли, как он сам их называл, «скромные городские песенки», которые в его собственном исполнении, под аккомпанемент гитары нашли пути к сердцам многочисленных слушателей, вызвав к жизни ряд других столь же самобытных явлений авторской песни (Н. Матвеева, А. Галич, В. Высоцкий, позднее В. Долина и др.).
«ШАРМАНКА СТАРАЯ КРУТИЛАСЬ…»
Шарманка старая крутилась, катилось жизни колесо. Я пил вино за вашу милость и за минувшее за всё.
За то, что в прошлом не случилось на бранном поле помереть, а что разбилось — то разбилось, зачем осколками звенеть?
Шарманщик был в пальто потёртом, он где-то в музыке витал. Моим ладоням, к вам простёртым, значенья он не придавал.
Я вас любил, но клялся прошлым, а он шарманку обнимал, моим словам, земным и пошлым, с тоской рассеянной внимал.
Текла та песня как дорога, последних лет не торопя. Все звуки были в ней от бога — ни жалкой нотки от себя.
Но падали слова убого, живую музыку губя: там было лишь одно от бога, всё остальное — от себя.
1979
СЧИТАЛОЧКА ДЛЯ БЕЛЛЫ[8]
Я сидел в апрельском сквере. Предо мной был божий храм. Но не думал я о вере, а глядел на разных дам.
И одна, едва пахнуло с несомненностью весной, вдруг на веточку вспорхнула и уселась предо мной.
В модном платьице коротком, в старомодном пальтеце, и ладонь — под подбородком, и загадка на лице.
В той поре, пока безвестной, обозначенной едва: то ли поздняя невеста, то ли юная вдова.
Век мой короток — не жалко, он длинней и ни к чему… Но она петербуржанка и бессмертна посему.
Шли столетья по России, бил надежды барабан. Не мечи людей косили — слава, злато и обман.
Что ни век — всё те же нравы, ухищренья и дела… А Она вдали от славы на Васильевском жила.
Знала счёт шипам и розам и безгрешной не слыла. Всяким там метаморфозам не подвержена была…
Но когда над Летним садом возносилася луна, Михаилу с Александром, верно, грезилась Она.
И в дороге, и в опале, и крылаты, и без крыл, знать, о Ней лишь помышляли Александр и Михаил.
И загадочным и милым лик Её сиял живой Александру с Михаилом перед пулей роковой.
Эй вы, дней былых поэты, старики и женихи, признавайтесь, кем согреты ваши перья и стихи?
Как на лавочке сиделось, чтобы душу усладить, как на барышень гляделось, не стесняйтесь говорить.
Как туда вам всё летелось во всю мочь и во всю прыть… Как оттуда не хотелось в департамент уходить!
1972