Короленко Мгновение для читательского дневника
Хуан-Мария-Мигуэль-Хозе-Диац, мятежник, заточен в каменной тюрьме на острове за восстание. Долгие годы заключения лишили его жажды свободы и жизни, его душа застыла. Все эти годы он надеялся на спасение, всматривался в море и ждал помощи. Но помощь не пришла.
Во время шторма Диац срывает решетку с окна и выбирается на свободу. Разбушевавшаяся морская буря пугает его и он снова решает вернуться в спокойную привычную камеру. Снова представив свое ничтожное существование в камере, Диац поборол чувство страха перед стихией и вышел в море на оставленной рыбаком лодке. Из форта стреляют вслед удаляющейся лодке. Диац счастлив от ощущения свободы, его душа снова ожила, и даже страх перед смертью больше не пугает его. Дальнейшая судьба мятежника неизвестна. В форте думают, что беглец погиб.
VI
Часовой на стене, повернувшись спиной к ветру и охватив руками ружье, чтоб его не вырвало ураганом, читал про себя молитвы, прислушиваясь к адскому грохоту моря и неистовому свисту ветра. Небо ещё потемнело; казалось, весь мир поглотила уже эта бесформенная тьма, охватившая одинаково и тучи, и воздух, и море. Лишь по временам среди шума, грохота, плеска с пугающей внезапностью обозначались белые гребни, и волна кидалась на остров, далеко отбрасывая брызги через низкие стены.
Прочитав все, какие знал, молитвы, часовой повернулся к морю и замер в удивлении. Вдоль бухты, среди сравнительного затишья, чуть заметная в темноте, двигалась лодка, приближаясь к тому месту, где, уже не защищённое от ветра, море кипело и металось во мраке. Внезапно белый парус взвился и надулся ветром. Лодка качнулась, поднялась и исчезла…
В это мгновение Диац взглянул назад, и ему показалось, что тёмный островок колыхнулся и упал в бездну, вместе с ровным огоньком, который до этого мгновения следил за ним своим мёртвым светом. Впереди были только хаос и буря. Кипучий восторг переполнил его застывшую душу. Он крепче сжал руль, натянул парус и громко крикнул… Это был крик неудержимой радости, безграничного восторга, пробудившейся и сознавшей себя жизни… Сзади раздался заглушённый ружейный выстрел, потом гул пушечного выстрела понёсся вдаль, разорванный и размётанный ураганом. Сбоку набегал шквал, подхватывая лодку… Она поднималась, поднималась… казалось, целую вечность… Хозе-Мария-Мигуэль-Диац с сжатыми бровями, твёрдым взглядом глядел только вперёд, и тот же восторг переполнял его грудь… Он знал, что он свободен, что никто в целом мире теперь не сравняется с ним, потому что все хотят жизни… А он… Он хочет только свободы.
Лодка встала на самой вершине вала, дрогнула, колыхнулась и начала опускаться… Со стены её видели в последний раз… Но ещё долго маленький форт посылал с промежутками выстрел за выстрелом бушующему морю…
IV
Так прошли ещё годы, которые казались уже днями. Время сна не существует для сознанья, а его жизнь уже вся была сном, тупым, тяжёлым и бесследным.
Однако, с некоторых пор в этом сне опять начинали мелькать странные видения. В очень светлые дни на берегу поднимался дым костров или пожаров. В форте происходило необычайное движение: испанцы принялись чинить старые стены: изъяны, образовавшиеся в годы безмятежной тишины, торопливо заделывались; чаще прежнего мелькали между берегом и островом паровые баркасы с военным испанским флагом. Раза два, точно грузные спины морских чудовищ, тяжело проползли мониторы с башенками над самой водой. Диац смотрел на них тусклым взглядом, в котором порой пробивалось удивление. Один раз ему показалось даже, что в ущелье и по уступам знакомой горы, в этот день ярко освещённой солнцем, встают белые дымки от выстрелов, маленькие, как булавочные головки, выплывают внезапно и ярко на темно-зелёном фоне и тихо тают в светлом воздухе. Один раз длинная чёрная полоса монитора продвинулась к дальнему берегу, и несколько коротких оборванных ударов толкнулось с моря в его окно. Он схватился руками за решётку и крепко затряс её. Она звякнула и задрожала. Щебенка и мусор посыпались из гнёзд, где железные полосы были вделаны в стены…
Но прошло ещё несколько дней… Берег опять затих и задремал; море было пусто, волны тихо, задумчиво накатывались одна на другую и, как будто от нечего делать, хлопали в каменный берег… И он подумал, что это опять был только сон…
Но в этот день с утра море начинало опять раздражать его. Несколько валов уже перекатилось через волнолом, отделяющий бухту, и слева было слышно, как камни лезут со дна на откосы берега… К вечеру в четырёхугольнике окна то и дело мелькали сверкающие брызги пены. Прибой заводил свою глубокую песню, берег отвечал глубокими стонами и гулом.
Диац только повёл плечами и решил лечь пораньше. Пусть море говорит, что хочет; пусть как хочет выбирается из беспорядочной груды валов и эта запоздалая лодка, которую он заметил в окно. Рабья лодка с рабского берега… Ему нет дела ни до неё, ни до голосов моря.
Он лёг на свой матрац.
Когда сторож испанец в обычный час принёс фонарь и вставил его из коридора в отверстие над запертой дверью, то свет его озарил лежащую фигуру и бледное лицо с закрытыми глазами. Казалось, Диац спал спокойно; только по временам брови его сжимались и по лицу проходило выражение тупого страданья, как будто в глубине усыплённого сознания шевелилось что-то глухо и тяжко, как эти прибрежные камни в морской глубине…
Но вдруг он сразу проснулся, точно кто назвал его по имени. Это шквал, перелетев целиком через волнолом, ударил в самую стену. За окном неслись в темноте белые клочья фосфорической пены, и, даже когда грохот стих, камера была полна шипеньем и свистом. Отголоски проникли за запертую дверь и понеслись по коридорам. Казалось, что-то сознательно грозное пролетело над островом и затихает, и замирает вдали…
Диац сразу стал на ноги. Ему казалось, что он спал лишь несколько секунд, и он взглянул в окно, ожидая ещё увидеть вдали белый парусок лодки. Но в окне было черно, море бесновалось в полной тьме, и были слышны смешанные крики убегавшего шквала.
Хотя такие бури бывали не часто, но все же он хорошо знал и этот грохот, и свист, и шипенье, и подземное дрожанье каменного берега. Но теперь, когда этот разнузданный гул стал убывать, под ним послышался ещё какой-то новый звук, что-то тихое, ласковое и незнакомое…
Он кинулся к окну и, опять ухватившись руками за решётку, заглянул в темноту. Море было бесформенно и дико. Дальний берег весь был поглощён тяжёлою мглою. Только на несколько мгновений между ним и тучей продвинулся красный, затуманенный месяц. Далекие, неуверенные отблески беспорядочно заколебались на гребнях бешеных валов и погасли… Остался только шум, могучий, дико сознательный, суетливый и радостно зовущий…
Хозе-Мария-Мигуэль-Диац почувствовал, что всё внутри его дрожит и волнуется, как море. Душа просыпается от долгого сна, проясняется сознание, оживают давно угасшие желания… И вдруг он вспомнил ясно то, что видел на берегу несколько дней назад… Ведь это был не сон! Как мог он считать это сном? Это было движение, это были выстрелы… Это было восстание!..
Налетел ещё шквал, опять пронеслись сверкающие брызги, и опять из-под шипенья и плеска послышался прежний звук, незнакомый и ласковый. Диац кинулся к решётке и, в порыве странного одушевления, сильно затряс её. Посыпались опять известь и щебёнка, разъеденные солёными брызгами, упало несколько камней, и решётка свободно вынулась из амбразуры.
А под окном, в бухте, качалась и визжала лодка…
Мгновение :: Короленко Владимир Галактионович
——————————————— Короленко Владимир Галактионович
Мгновение
В.Г.КОРОЛЕНКО
МГНОВЕНИЕ
Очерк
Подготовка текста и примечания: С.Л.КОРОЛЕНКО и Н.В.КОРОЛЕНКО-ЛЯХОВИЧ
I
— Будет буря, товарищ.
— Да, капрал, будет сильная буря. Я хорошо знаю этот восточный ветер. Ночь на море будет очень беспокойная.
— Святой Иосиф пусть хранит наших моряков. Рыбаки успели все убраться…
— Однако посмотрите: вон там, кажется, я видел парус.
— Нет, это мелькнуло крыло птицы. От ветра можешь скрыться за зубцами стены… Прощай. Смена через два часа…
Капрал ушел, часовой остался на стенке небольшого форта, со всех сторон окруженного колыхающимися валами.
Действительно, близилась буря. Солнце садилось, ветер все крепчал, закат разгорался пурпуром, и по мере того как пламя разливалось по небу,синева моря становилась все глубже и холоднее. Кое-где темную поверхность его уже прорезали белые гребни валов, и тогда казалось, что это таинственная глубь океана пытается выглянуть наружу, зловещая и бледная от долго сдержанного гнева.
На небе тоже водворялась торопливая тревога. Облака, вытянувшись длинными полосами, летели от востока к западу и там загорались одно за другим, как будто ураган кидал их в жерло огромной раскаленной печи.
Дыхание близкой грозы уже веяло над океаном.
Над темной зыбью, точно крыло испуганной птицы, мелькал парус: запоздалый рыбак, убегая перед бурей, видимо, не надеялся уже достигнуть отдаленного берега и направил свою лодку к форту.
Дальний берег давно утонул в тумане, брызгах и сумерках приближавшегося вечера. Море ревело глубоко и протяжно, и вал за валом катился вдаль к озаренному еще горизонту. Парус мелькал, то исчезая, то появляясь. Лодка лавировала, трудно побеждая волны и медленно приближаясь к острову. Часовому, который глядел на нее со стены форта, казалось, что сумерки и море с грозной сознательностью торопятся покрыть это единственное суденышко мглою, гибелью, плеском своих пустынных валов.
В стенке форта вспыхнул огонек, другой, третий. Лодки уже не было видно, но рыбак мог видеть огни — несколько трепетных искр над беспредельным взволнованным океаном.
II
— Стой! Кто идет?
Часовой со стены окликает лодку и берет ее на прицел.
Но море страшнее этой угрозы. Рыбаку нельзя оставить руль, потому что волны мгновенно бросят лодку на камни… К тому же старые испанские ружья не очень метки
Лодка осторожно, словно плавающая птица, выжидает прибоя, поворачивается на самом гребне волны и вдруг опускает парус… Прибоем ее кинуло вперед, и киль скользнул по щебню в маленькой бухте
— Кто идет? — опять громко кричит часовой, с участием следивший за опасными эволюциями лодки.
— Брат! — отвечает рыбак,- отворите ворота ради святого Иосифа. Видишь, какая буря!
— Погоди, сейчас придет капрал.
На стене задвигались тени, потом открылась тяжелая дверь, мелькнул фонарь, послышались разговоры. Испанцы приняли рыбака. За стеной, в солдатской казарме, он найдет приют и тепло на всю ночь. Хорошо будет вспоминать на покое о сердитом грохоте океана и о грозной темноте над бездной, где еще так недавно качалась его лодка.
Дверь захлопнулась, как будто форт заперся от моря, по которому, таинственно поблескивая вспышками фосфорической пены, набегал уже первый шквал широкою, во все море, грядою.
А в окне угловой башни неуверенно светил огонек, и лодка, введенная в бухту, мерно качалась и тихо взвизгивала под ударами отраженной и разбитой, но все еще крепкой волны.
III
В угловой башне была келья испанской военной тюрьмы. На одно мгновение красный огонек, светивший из ее окна, затмился, и за решеткой силуэтом обрисовалась фигура человека. Кто-то посмотрел оттуда на темное море и отошел.
Литературное направление и жанр
Короленко считал рассказ «Мгновение» тяготеющим к очерку. Рассказ претендует на документальность, эпичен, имеет один центральный конфликт, характер главного героя динамичен. Но у рассказа есть черты новеллы: неожиданный и загадочный конец, почти фантастическое стечение обстоятельств, позволившее заключенному убежать и выжить. Реализм Короленко не подлежит сомнению, но герои (Диац и молодой испанский офицер), подобно романтическим героям, оторваны от общества, противопоставлены ему. Они выше остальных людей и понимают особую тайну жизни. Всё это, как в реализме, объяснено психологическими причинами.
Путь к свободе
В тот вечер заключённый снова смотрел в окно, но за годы, проведённые в неволе, взгляд его становился всё более спокойным и равнодушным. Он стал вспоминать, привиделось ли ему во сне, или он действительно видел какое-то людское волнение и слышал выстрелы? Пока он не мог дать себе ответ на этот вопрос. Что же дальше приготовил читателю Короленко? Краткое содержание «Мгновение» расскажет об этом.
Диац выглянул в окно и увидел белый парус. В голове его пронеслись мысли о возможном освобождении. Узник вдруг отчётливо вспомнил, что он действительно слышал выстрелы. Это придало ему силы. Он сбросил с себя сонное оцепенение и начал изо всех сил обеими решётку. Камни, расположенные вокруг неё, упали, и решётка поддалась. Диац снял её и выпрыгнул в окно.
Он попал в воду и на время потерял сознание. Очнувшись, узник подумал, что в такой пучине легко погибнуть, а в камере нет опасности, там сухо. Диац снова забрался в помещение и прикрыл за собою решётку.
Но на этом повествование Короленко. Краткое содержание «Мгновение» рассказывает о том, что мятежник всё-таки решился бежать и прыгнул в лодку. Часовой нескоро, но заметил его. Но Диац думал только о свободе, и выстрелы его не остановили. Однако неясно, выжил ли Диац во время бури.
Вот такой написал Короленко рассказ. Мгновение свободы дороже нескольких лет заключения — таков основной вывод данного литературного произведения.
– Будет буря, товарищ.
Да, капрал, будет сильная буря. Я хорошо знаю этот восточный ветер. Ночь на море будет очень беспокойная.
Святой Иосиф пусть хранит наших моряков. Рыбаки успели все убраться…
Однако посмотрите: вон там, кажется, я видел парус.
Нет, это мелькнуло крыло птицы. От ветра можешь скрыться за зубцами стены… Прощай. Смена через два часа…
Капрал ушел, часовой остался на стенке небольшого форта, со всех сторон окруженного колыхающимися валами.
Действительно, близилась буря. Солнце садилось, ветер все крепчал, закат разгорался пурпуром, и, по мере того как пламя разливалось по небу,- синева моря становилась все глубже и холоднее. Кое-где темную поверхность его уже прорезали белые гребни валов, и тогда казалось, что это таинственная глубь океана пытается выглянуть наружу, зловещая и бледная от долго сдержанного гнева.
На небе тоже водворялась торопливая тревога. Облака, вытянувшись длинными полосами, летели от востока к западу и там загорались одно за другим, как будто ураган кидал их в жерло огромной раскаленной печи.
Дыхание близкой грозы уже веяло над океаном.
Над темной зыбью, точно крыло испуганной птицы, мелькал парус: запоздалый рыбак, убегая перед бурей, видимо, не надеялся уже достигнуть отдаленного берега и направил свою лодку к форту.
Дальний берег давно утонул в тумане, брызгах и сумерках приближавшегося вечера. Море ревело глубоко и протяжно, и вал за валом катился вдаль к озаренному еще горизонту. Парус мелькал, то исчезая, то появляясь. Лодка лавировала, трудно побеждая волны и медленно приближаясь к острову. Часовому, который глядел на нее со стены форта, казалось, что сумерки и море с грозной сознательностью торопятся покрыть это единственное суденышко мглою, гибелью, плеском своих пустынных валов.
В стенке форта вспыхнул огонек, другой, третий. Лодки уже не было видно, но рыбак мог видеть огни — несколько трепетных искр над беспредельным взволнованным океаном.
II
— Стой! Кто идет?
Часовой со стены окликает лодку и берет ее на прицел.
Но море страшнее этой угрозы. Рыбаку нельзя оставить руль, потому что волны мгновенно бросят лодку на камни… К тому же старые испанские ружья не очень метки. Лодка осторожно, словно плавающая птица, выжидает прибоя, поворачивается на самом гребне волны и вдруг опускает парус… Прибоем ее кинуло вперед, и киль скользнул по щебню в маленькой бухте.
— Кто идет? — опять громко кричит часовой, с участием следивший за опасными эволюциями лодки.
— Брат! — отвечает рыбак,— отворите ворота ради святого Иосифа. Видишь, какая буря!
— Погоди, сейчас придет капрал.
На стене задвигались тени, потом открылась тяжелая дверь, мелькнул фонарь, послышались разговоры. Испанцы приняли рыбака. За стеной, в солдатской казарме, он найдет приют и тепло на всю ночь. Хорошо будет вспоминать на покое о сердитом грохоте океана и о грозной темноте над бездной, где еще так недавно качалась его лодка.
Дверь захлопнулась, как будто форт заперся от моря, по которому, таинственно поблескивая вспышками фосфорической пены, набегал уже первый шквал широкою, во все море, грядою.
А в окне угловой башни неуверенно светил огонек, и лодка, введенная в бухту, мерно качалась и тихо взвизгивала под ударами отраженной и разбитой, но все еще крепкой волны.
Художественное своеобразие
Очерк начинается с пейзажа, наполненного цветами (пурпурный закат, тёмная синева моря, белые гребни валов, зловещая бледная глубь океана).
Писатель создаёт образы контрастами света и тени (тёмная зыбь, белый парус, озарённый горизонт), звуками (глубокий и протяжный рёв моря).
Стихии изображаются как живые с помощью олицетворений или сравнений: «таинственная глубь океана пытается выглянуть наружу», она долго сдерживала гнев; ураган как будто кидает облака «в жерло огромной раскалённой печи», парус в море подобен крылу испуганной птицы, море ревёт, кричит «громко, торопливо, жалобно, тревожно».
Весь рассказ подчинён идее стихии как движущей силы и в природе, и в жизни человека. Поэтому и тропы связаны с темой моря: мирные рыбачьи суда сравниваются с морскими чайками, снующими за добычей; неясная и тупая тоска в глубине души Хосе похожа на поднимающиеся с дна моря во время бури камни.
Писателю удаётся показать, что единственное движущееся пространство в повести – морская пучина. А ход времени передаётся с помощью детали: за годы жизни заключённый вытоптал босыми ногами дорожку в камне из угла в угол.
От начала до конца произведения усиливается антитеза спокойствия и бури. В шестой главе кипучий восторг, наконец, переполняет застывшую душу героя, сливаясь с природной стихией.
Пейзажем начинаются 5, 6, 7 главы. В последней части пейзаж меняется, сверкающие весёлыми брызгами волны смеются загадочно. Пейзаж в произведении – вечно бурлящая жизнь, в которую главный герой возвращается из забытья.
Мгновение
В двух словах:
Штормовая ночь. Мятежник, много лет просидевший в камере морского форта, бежит, не надеясь добраться до берега. Для счастья ему нужно только мгновение свободы.
На небольшой испанский форт, со всех сторон окружённый морем, надвигался шторм. К форту пристала запоздавшая рыбацкая лодка. Рыбака пустили внутрь переждать бурю, а лодку он привязал в небольшой бухте у подножия форта.
В угловой башне форта была камера испанской военной тюрьмы. Там уже не один десяток лет томился Хуан-Мария-Хозе-Мигуэль-Диац, мятежник и морской партизан. Он попал в плен к испанцам во время последнего восстания и его приговорили к смерти, но потом помиловали и посадили в эту башню.
В первые годы Диац целыми днями вглядывался «в очертания родных гор», надеясь, что снова начнётся восстание и его спасут. Он готовился к этому — терпеливо долбил камень у основания загораживающей окно ржавой решётки.
Годы шли, восстание не начиналось, Диац перестал надеяться и словно впал в летаргию — прошлое казалось ему сном. В этой летаргии прошли годы, узник даже перестал долбить камень.
Диац оживал только в штормовые ночи. Слушая шум моря, он бегал по камере и постепенно протоптал дорожку в каменном полу. Но утром он обычно «успокаивался и забывал минуты исступления».
Так прошло ещё много лет тупого, тяжёлого сна. Однако с недавних пор Диац начал замечать на берегу дым костров или пожаров, а в форте принялись чинить старые стены, словно готовясь к чему-то. Однажды ему даже показалось, что он увидел в горных ущельях дымки от ружейных выстрелов и услышал звуки пушечных залпов, но через несколько дней всё затихло.
В ту бурную ночь, когда к форту пристала рыбацкая лодка, Диац был взволнован и не мог уснуть. Он лежал на своём матрасе и вслушивался в звуки бури. Внезапно он услышал странный и непривычный шум — это рыбацкая лодка качалась под его окном, стуча в каменную стену форта.
Диац вдруг словно проснулся и осознал, что на берегу действительно была какая-то военная стычка. Он рванул решётку и вытащил её из амбразуры. Выбравшегося наружу Диаца оглушило, залило водой, сбило с ног. Он испугался и уже хотел вернуться в свою спокойную, тихую камеру, но увидел на стенах цифры, отмечавшие прошедшие года, и спустился на берег, к лодке.
Вскоре часовой на стене форта увидел в бурном море белый парус. Диац был счастлив, он хотел не жизни, а только свободы. Охранники быстро обнаружили, что узник сбежал, и начали стрелять ему вслед сначала из ружей, потом из пушки. Парус мелькнул последний раз и скрылся за водяным валом.
Утром испанские офицеры начали обсуждать, мог ли Диац доплыть до берега. Молодой офицер задумчиво произнёс, что море дало узнику «несколько мгновений свободы».
Другой офицер заметил белые вспышки дыма у лагеря мятежников, потом до форта донёсся звук пушечного выстрела и снова всё стихло. Офицеры так и не поняли, что значило это непонятное оживление — «ответ ли это на вопрос об участи беглеца», или просто случайная перестрелка.